«Коммунизма нет, идиотизм остался»

08 июля 2010 г.

07/07/2010

Самый известный в России Гоблин — петербуржец Дмитрий Пучков. Человек, скрывающийся под этой кличкой, известен как пародийный переводчик западных фильмов. Но в последнее время он заделался еще и просветителем молодежи: воспитывает подрастающее поколение на своем интернет-сайте. «МК» в Питере» решил приобщиться к мудрости Гоблина

Любимая болезнь интеллигента

— Дмитрий, недавно видела вас на фестивале татуировок. Вам-то оно зачем? Или девушки в тату нравятся?

— Мне девушки нравятся вообще, а что на них нарисовано — не очень волнует. Но там, на фестивале, весело, публика такая странная, у одного человека, например, куда-то в череп рога железные впаяны. Интересно же. С собой я ничего подобного никогда не сделаю, но разглядывать, как люди самовыражаются, — люблю.

— А как сами по молодости самовыражались?

— В школе надо было стричься, а мы отращивали патлы, потому что это было круто — быть волосатым, нестриженным. В этом весь наш протест против системы и выражался. Да музыку всякую разную «вражескую» слушали.

— Никогда не пытались протестовать против советской власти?

— Нет, в моем окружении это ничего, кроме смеха, не вызывало. Все предубеждения против власти у меня ассоциируются только с уголовниками. Именно они при советской власти татуировали на себе всякие свастики, черепа, знаки СС и всячески демонстрировали неприятие государственной власти. В этом отрицании власти на них очень похожи были интеллигенты. Только тогда они отрицали ту власть, сейчас отрицают нынешнюю. Не сомневаюсь, что будут отрицать любую. Это превращается уже в какую-то болезнь мозга, когда все отрицается. Смешно и неконструктивно, на мой взгляд.

— Но вы тогда зачем ловили «вражеские» голоса?

— СССР был, как строгий родитель. Советская власть с гражданами обращалась, как с детьми, решая за них, что можно, а что нельзя. С одной стороны, это правильно, потому что большинству населения надо объяснять элементарные вещи, а с другой стороны, возникает протест против интеллектуальной элиты: «Кто вы такие, чтобы за меня решать?» Неразрешимое противоречие советской власти закончилось известно чем.

«У нас свободы больше, чем на Западе»

— Теперь мы решаем сами? Свободы у нас стало гораздо больше, да?

— У нас, кстати, свободы много, в отличие от Запада. Мы, к примеру, можем забраться в машину и выехать в лес, разжечь костер, пожарить шашлыков, понырять в озеро. А там нельзя. Категорически. Нельзя вообще останавливаться на дороге вне мест, специально отведенных для остановок. В лес ходить нельзя. Жечь там ничего нельзя, рыбу ловить нельзя. Вообще ничего нельзя. Поэтому там так чисто, красиво и аккуратно. Их свобода — это в первую очередь набор суровейших правил, которые обязательны к исполнению.

— Зато у них уважение к прайвиси, к личному пространству каждого.

— Ну правильно, только это воспитано тысячелетиями. Принуждением, наказанием. Иначе человека воспитать никак нельзя. В Великобритании еще в XIX веке вешали 6-летних детей за преступления. Вот вам свобода и вот вам Запад. Именно на этом строится демократия. Вы знаете, что слепой начальник лондонского уголовного розыска — все в том же XIX веке — на цепи водил зрячего мальчика-поводыря? Можете себе такое у нас представить, даже в нашей чудовищной истории?

А насчет прайвиси... вы что, думаете, там не интересуются жизнью соседа? Интересуются, да еще как! Вот как в Швеции это происходит. Представьте, мы с вами соседи, и вы купили машину. Я тут же пишу в налоговую службу: «Соседка моя, фру Свенсон, новую машину купила, хочу ознакомиться с ее налоговой декларацией, пришлите, пожалуйста». И присылают. Вот на таком стукачестве демократия и стоит — когда все друг за другом следят и о недопустимых аспектах поведения немедленно ставят в известность власть.

— Фу, противно!

— Да? А вот один человек разбирал на автостоянке угнанные автомобили на запчасти и продавал, а в доме напротив автостоянки сидела бабушка и записывала номера машин, которые туда пригоняли. То есть бабушка была стукачка, сообщала власти о противоправных делах, которые творились по соседству. Но скажите, а если бы среди этих угнанных машин была ваша? Вы бы по-другому заговорили про эту бабушку, которая исключительно правильно делала.

— Вам никогда не приходило в голову уехать на ПМЖ за рубеж?

— Мне и здесь нравится. Скучно там жить, за кордоном-то. Чем там заниматься — неясно, живут они хоть и богаче нас, но при этом очень скучно — спят-едят-работают. А у нас всегда интересно и весело. И мне здесь хорошо. Хотя многое, естественно, не нравится.

Печально, конечно, что страна наша нищая. Была такой и сегодня, увы, точно такая же. И это данность — никогда в России не будет Лазурного Берега и прочих прелестей Европы. Мы никогда не будем Европой. Изменить данность нельзя. Это как дождь на улице.

Гады вокруг нас

— В вашей непростой биографии есть любопытная страница — работа оперуполномоченным. В самое пекло попали?

— Да, я служил в органах с 1992-го по 1998 год, тогда весь прежний уклад рушился на глазах. Вот объявили закон о приватизации квартир, и тут же тысячами начали убивать пенсионеров. И в эту страшную цепь втянуты были не только наемные убийцы, но и милиция, и нотариусы, и агентства недвижимости. И никому это было не интересно — куда уж лучше рассказывать про ужасы сталинизма.

Когда Горбачев лишил людей алкоголя и на этом поднял гигантскую воровскую торговлю им из-под полы, появились тетеньки, бабушки и сообразительные молодые люди, которые скупали в магазинах вино по четыре рубля и продавали на углу по шесть. Потом к этому подтянулись серьезные уголовники. Сразу же поперли наркотики. Сначала конопля, потом опий, после этого начали гнать героин в промышленных масштабах. В результате, говорят, наш Правобережный рынок побил все рекорды в Европе по продаже наркотиков.

— Вы шесть лет были в эпицентре криминального разгула, коррупцию внутри родной милиции наблюдали?

— Изнутри все это крайне мерзко выглядело, когда в нехорошие дела оказывались втянуты друзья, товарищи, их родственники. В перестройку из милиции ушли все ценные кадры, и теперь туда идут деньги зарабатывать.

— Этак и мизантропом заделаешься…

— Я не мизантроп. Просто я вижу реальное положение вещей. Обычно как: вот я с кем-то дружил 10 лет, а он взял и гадом оказался. Но ведь на самом деле он гадом и был, просто не попадал в определенные обстоятельства, чтобы проявить себя надлежащим образом. Отсутствие трудностей, кстати, — не на пользу общению. Только с возрастом понимаешь: одни друзья хороши, чтоб встретиться и обсудить новый фильм, они забавные, с ними весело, а вот с другими друзьями не смешно, и вообще они не очень-то и умны, но только, когда у тебя беда, прибегут почему-то именно они, а не те весельчаки. Умению общаться с себе подобными нужно учить в школе, по телевизору передачи показывать, а не «Дом-2» идиотский.

— Ну, телевизор подростки не смотрят, до них можно достучаться разве что через компьютерные игры или блоги. Вот у вас, кстати, любопытный сайт, и туда много подростков заходит, так?

— В общем-то, да. Трудно заподозрить 40-летнего дяденьку, чтобы он бросился читать чьи-то заметки о жизни. У дяденек уже к 30 годам формируется мировоззрение, и все в их жизни сосредотачивается вокруг футбола в телевизоре, пива на столе и рыбалки. А познают мир молодые. Им много чего непонятно, они задают массу вопросов.

— Им что, больше не у кого спросить о жизни, как у чужого им Гоблина?

— Не знаю. У меня такое чувство, если смотреть по сайту, что у нас в стране тотальная безотцовщина. Нет рядом с подростками отцов, которые могли бы объяснить что-то о жизни. А во мне они, видимо, видят человека, у которого можно спросить и который тебе адекватно ответит. Притом что ничего, кроме прописных истин, я не говорю, но для них это открытия.

— А что случилось с отцами?

— Не знаю. У нас как-то позабыли, что наличие детей — это ответственность прежде всего, а не побочный продукт сексуальных развлечений. И не пиво пить и смотреть дурацкий футбол надо, а заниматься детьми, уделять им время, читать им книжки, объяснять, что в этих книжках написано, спрашивать: «А что ты думаешь про это?» И самому вести себя правильно, а иначе чего удивляться, что у ребенка пропадает уважение и возникает презрение, потому что «твои слова, папа, расходятся с твоими поступками». Все ведь очень просто.

— Я вас слушаю и все думаю, что из вас и политик неплохой мог бы получиться — молодежь вокруг бы себя сплотили…

— А меня регулярно призывают идти в политику. Но мне это категорически не нравится. У всех свое предназначение. У меня — созерцательное по большей части. Я могу говорить, что хорошо и что плохо.

— Вот вы созерцаете то, что происходит в городе. Вас все устраивает?

— Город стал лучше и чище. Во всяком случае, снаружи. Правда, удивляет в старых районах встраивание странных зданий из стекла и бетона. Мне как-то непонятно — вот прежде так рьяно ругали большевиков за то, что они что-то ломали, взрывали бездумно. Вроде большевики кончились, а идиотия почему-то даже усилилась. Неужели так трудно — взять и восстановить фасад? Нет, вместо этого надо коробку взгромоздить, чтоб она выбивалась из единого стиля.

Плохо, когда нет любви, уважения к городу. Проблем вокруг — огромное количество. И они куда важней проблем какого-нибудь Юры Шевчука, который требует «сделайте так, чтобы сразу демократия наступила». Давайте для начала дерьмо вокруг себя разгребем, чтобы кучами не лежало, гадить перестанем, начнем наконец решать конкретные проблемы, которые нас, как жителей города, тревожат. Чтоб были ровные дорожки, чистые лужайки в парках... Но в этом никто не заинтересован, все же решают мировые проблемы.

Елена Боброва

Фото: oper.ru